Неточные совпадения
— Я не
буду судиться. Я никогда не зарежу, и мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения и всё это — похоже на березки, которые мы натыкали, как
в Троицын день, для того чтобы
было похоже на
лес, который сам вырос
в Европе, и не
могу я от души поливать и верить
в эти березки!
Он прочел письма. Одно
было очень неприятное — от купца, покупавшего
лес в имении жены.
Лес этот необходимо
было продать; но теперь, до примирения с женой, не
могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут
было то, что этим подмешивался денежный интерес
в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он
может руководиться этим интересом, что он для продажи этого
леса будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
— А что за прелесть моя Варенька! А? — сказала Кити мужу, как только Сергей Иванович встал. Она сказала это так, что Сергей Иванович
мог слышать ее, чего она, очевидно, хотела. — И как она красива, благородно красива! Варенька! — прокричала Кити, — вы
будете в мельничном
лесу? Мы приедем к вам.
Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит, как дурак, выпучив глаза, во все стороны, и не
может понять, где он, что с ним
было, и потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее
в окно наступившее утро, с проснувшимся
лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников, всю усыпанную нагими ребятишками, зазывающими на купанье, и потом уже наконец чувствует, что
в носу у него сидит гусар.
Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
Внимая новый шум
лесов;
Или с природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших лет,
Которым возрожденья нет?
Быть может,
в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И
в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О чудной ночи, о луне…
— Кричит: продавайте
лес, уезжаю за границу! Какому черту я продам, когда никто ничего не знает,
леса мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь, он тут затевает что-то против меня,
может быть, хочет голубятню поджечь. На днях
в манеже
был митинг «Союза русского народа», он там орал: «Довольно!» Даже кровь из носа потекла у идиота…
— Мне кажется — равнодушно. Впрочем, это не только мое впечатление. Один металлист, знакомый Любаши, пожалуй, вполне правильно определил настроение, когда еще шли туда: «Идем, сказал,
в незнакомый
лес по грибы,
может быть,
будут грибы, а вернее — нету; ну, ничего, погуляем».
Клим Самгин, прождав нежеланную гостью до полуночи, с треском закрыл дверь и лег спать, озлобленно думая, что Лютов,
может быть, не пошел к невесте, а приятно проводит время
в лесу с этой не умеющей улыбаться женщиной.
— Жизнью, а не профессией, — вскрикнул Дронов. — Людями, — прибавил он, снова шагая к
лесу. — Тебе
в тюрьму приносили обед из ресторана, а я кормился гадостью из арестантского котла.
Мог и я из ресторана, но
ел гадость, чтоб вам
было стыдно. Не заметили? — усмехнулся он. — На прогулках тоже не замечали.
— В-вывезли
в лес, раздели догола, привязали руки, ноги к березе, близко от муравьиной кучи, вымазали все тело патокой, сели сами-то, все трое — муж да хозяин с зятем, насупротив, водочку
пьют, табачок покуривают, издеваются над моей наготой, ох, изверги! А меня осы, пчелки жалят, муравьи, мухи щекотят, кровь мою
пьют, слезы
пьют. Муравьи-то — вы подумайте! — ведь они и
в ноздри и везде ползут, а я и ноги крепко-то зажать не
могу, привязаны ноги так, что не сожмешь, — вот ведь что!
Выслушайте же до конца, но только не умом: я боюсь вашего ума; сердцем лучше:
может быть, оно рассудит, что у меня нет матери, что я
была, как
в лесу… — тихо, упавшим голосом прибавила она.
До вечера: как не до вечера! Только на третий день после того вечера
мог я взяться за перо. Теперь вижу, что адмирал
был прав, зачеркнув
в одной бумаге,
в которой предписывалось шкуне соединиться с фрегатом, слово «непременно». «На море непременно не бывает», — сказал он. «На парусных судах», — подумал я. Фрегат рылся носом
в волнах и ложился попеременно на тот и другой бок. Ветер шумел, как
в лесу, и только теперь смолкает.
Денежные же милостыни, которые раздавал здесь Нехлюдов,
были вызваны тем, что он здесь
в первый раз узнал ту степень бедности и суровости жизни, до которой дошли крестьяне, и, пораженный этой бедностью, хотя и знал, что это неразумно, не
мог не давать тех денег, которых у него теперь собралось
в особенности много, так как он получил их и за проданный еще
в прошлом году
лес в Кузминском и еще задатки за продажу инвентаря.
Шли мы теперь без проводника, по приметам, которые нам сообщил солон. Горы и речки так походили друг на друга, что можно
было легко ошибиться и пойти не по той дороге. Это больше всего меня беспокоило. Дерсу, наоборот, относился ко всему равнодушно. Он так привык к
лесу, что другой обстановки, видимо, не
мог себе представить. Для него
было совершенно безразлично, где ночевать — тут или
в ином месте…
Не
могу сказать, сколько я времени проспал, но когда я открыл глаза — вся внутренность
леса была наполнена солнцем и во все направленья, сквозь радостно шумевшую листву, сквозило и как бы искрилось ярко-голубое небо; облака скрылись, разогнанные взыгравшим ветром; погода расчистилась, и
в воздухе чувствовалась та особенная, сухая свежесть, которая, наполняя сердце каким-то бодрым ощущеньем, почти всегда предсказывает мирный и ясный вечер после ненастного дня.
Пустая юрта, видимо, часто служила охотникам для ночевок. Кругом нее весь сухой
лес давно уже
был вырублен и пожжен. Дерсу это не смутило. Он ушел поглубже
в тайгу и издалека приволок сухой ясень. До самых сумерек он таскал дрова, и я помогал ему, сколько
мог. Зато всю ночь мы спали хорошо, не опасаясь за палатку и за одежду.
Чтобы мясо не испортилось, я выпотрошил кабана и хотел
было уже идти на бивак за людьми, но опять услышал шорох
в лесу. Это оказался Дерсу. Он пришел на мои выстрелы. Я очень удивился, когда он спросил меня, кого я убил. Я
мог и промахнуться.
Чем дальше, тем
лес становился глуше.
В этой девственной тайге
было что-то такое, что манило
в глубину ее и
в то же время пугало своей неизвестностью.
В спокойном проявлении сил природы здесь произрастали представители всех лиственных и хвойных пород маньчжурской флоры. Эти молчаливые великаны
могли бы многое рассказать из того, чему они
были свидетелями за 200 и 300 с лишним лет своей жизни на земле.
— Капитан, — сказал он мне, и
в голосе его зазвучали просительные ноты, — моя не
могу сегодня охота ходи. Там, — он указал рукой
в лес, — помирай
есть моя жена и мои дети.
Та к как тропа
в лесу часто кружит и делает мелкие извилины, которые по масштабу не
могут быть нанесены на планшет, то съемщику рекомендуется идти сзади на таком расстоянии, чтобы хвост отряда можно
было видеть между деревьями.
На рассвете (это
было 12 августа) меня разбудил Дерсу. Казаки еще спали. Захватив с собой гипсометры, мы снова поднялись на Сихотэ-Алинь. Мне хотелось смерить высоту с другой стороны седловины. Насколько я
мог уяснить, Сихотэ-Алинь тянется здесь
в направлении к юго-западу и имеет пологие склоны, обращенные к Дананце, и крутые к Тадушу. С одной стороны
были только мох и хвоя, с другой — смешанные лиственные
леса, полные жизни.
Теперь я вспоминаю о нем без злобы, как об особенном звере, попавшемся
в лесу, и дичи, которого надобно
было изучать, но на которого нельзя
было сердиться за то, что он зверь; тогда я не
мог не вступить с ним
в борьбу: это
была необходимость для всякого порядочного человека.
— Да он еще больше одичал у тебя, — говорит Белинский, — да и волосы какие отрастил! Ты, Кетчер,
мог бы
в «Макбете» представлять подвижной
лес. Погоди, не истощай всего запаса ругательств,
есть злодеи, которые позже нашего приезжают.
Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его
была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что
в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что
было ему одному страшно
в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не
мог понять.
— Тебе, любезный Иван Федорович, — так она начала, — известно, что
в твоем хуторе осьмнадцать душ; впрочем, это по ревизии, а без того,
может, наберется больше,
может,
будет до двадцати четырех. Но не об этом дело. Ты знаешь тот лесок, что за нашею левадою, и, верно, знаешь за тем же
лесом широкий луг:
в нем двадцать без малого десятин; а травы столько, что можно каждый год продавать больше чем на сто рублей, особенно если, как говорят,
в Гадяче
будет конный полк.
Одного из таких старых дубов человеческого
леса я видел
в Гарном Луге
в лице Погорельского. Он жил сознательною жизнью
в семидесятых и восьмидесятых годах XVIII века. Если бы я сам тогда
был умнее и любопытнее, то
мог бы теперь людям двадцатого века рассказать со слов очевидца события времен упадка Польши за полтора столетия назад.
В одной деревне стала являться мара… Верстах
в сорока от нашего города, за густым, почти непрерывным
лесом, от которого, впрочем, теперь,
быть может, остались жалкие следы, — лежит местечко Чуднов.
В лесу были рассеяны сторожки и хаты лесников, а кое — где над лесной речушкой
были и целые поселки.
Может быть, она живет
в лесу,
в пещере, тоже, конечно, с добрыми разбойниками, стряпает на них и сторожит награбленное золото.
Надобно отыскивать благоприятную местность, из-за которой
было бы подкрасться к ним поближе. Местность эта
может быть:
лес, кусты, пригорок, овраг, высокий берег реки, нескошенный камыш на прудах и озерах. Нечего и говорить, что стрелять надобно самою крупною дробью, безымянной, даже не худо иметь
в запасе несколько картечных зарядов, чтоб пустить
в стаю гусей, к которой ни подойти, ни подъехать, ни подкрасться
в меру нет возможности.
Небольшой домик, куда приехал Лаврецкий и где два года тому назад скончалась Глафира Петровна,
был выстроен
в прошлом столетии, из прочного соснового
леса; он на вид казался ветхим, но
мог простоять еще лет пятьдесят или более.
Ульянов кряж закрывал Рублиху со стороны Фотьянки, и старик Зыков
был очень рад этому обстоятельству, потому что
мог теперь жить совершенно
в лесу.
Что она
могла поделать одна
в лесу с сильным мужиком? Лошадь бывала по этой тропе и шла вперед, как по наезженной дороге.
Был всего один след, да и тот замело вчерашним снегом. Смиренный инок Кирилл улыбался себе
в бороду и все поглядывал сбоку на притихшую Аграфену: ишь какая быстрая девка выискалась…
Лес скоро совсем поредел, и начался голый березняк: это и
был заросший старый курень Бастрык. Он тянулся широким увалом верст на восемь. На нем работал еще отец Петра Елисеича, жигаль Елеска.
— Вот я и пришла к вам, Елена Викторовна. Я бы не посмела вас беспокоить, но я как
в лесу, и мне не к кому обратиться. Вы тогда
были так добры, так трогательно внимательны, так нежны к нам… Мне нужен только ваш совет и,
может быть, немножко ваше влияние, ваша протекция…
Сад, впрочем,
был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни гор, ни полей, ни
лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно ложилось на детскую душу и жило без моего ведома
в моем воображении; я не
мог удовольствоваться нашим бедным городским садом и беспрестанно рассказывал моей сестре, как человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки,
в которых
в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
— Даже очень довольно смотрели. Мы, ваше благородие, здешние жители.
Может, около каждого куста раз десять обошли. Очень довольно знаем.
В Филипцеве это точно, что
есть лесок, а
в прочиих местах лет двадцать настоящего
лесу дожидаться надо!
—
Был скромный, а теперь выше
лесу стоячего ходит. Медаль, сказывает, во сне видел. Всю здешнюю сторону под свою державу подвел, ни один помещик дыхнуть без его воли не
может. У нас, у Николы на Вопле, амвон себе
в церкви устроил, где прежде дворяне-то стаивали, алым сукном обил — стоит да охорашивается!
Как! когда заводы на Урале
в течение двух веков пользовались неизменным покровительством государства, которое поддерживало их постоянными субсидиями, гарантиями и высокими тарифами; когда заводчикам задаром
были отданы миллионы десятин на Урале с
лесами, водами и всякими минеральными сокровищами, только насаждай отечественную горную промышленность; когда на Урале во имя тех же интересов горных заводов не
могли существовать никакие огнедействующие заведения, и уральское железо должно совершать прогулку во внутреннюю Россию, чтобы оттуда вернуться опять на Урал
в виде павловских железных и стальных изделий, и хромистый железняк, чтобы превратиться
в краску, отправлялся
в Англию, — когда все это творилось, конечно, притязания какого-то паршивого земства, которое ни с того ни с сего принялось обкладывать заводы налогами, эти притязания просто
были смешны.
Павел и Андрей почти не спали по ночам, являлись домой уже перед гудком оба усталые, охрипшие, бледные. Мать знала, что они устраивают собрания
в лесу, на болоте, ей
было известно, что вокруг слободы по ночам рыскают разъезды конной полиции, ползают сыщики, хватая и обыскивая отдельных рабочих, разгоняя группы и порою арестуя того или другого. Понимая, что и сына с Андреем тоже
могут арестовать каждую ночь, она почти желала этого — это
было бы лучше для них, казалось ей.
— Ну, стало
быть, ночевать у нас все-таки
можешь. Я, брат, ведь знаю эти следствия: это именно та самая вещь, об которой сложилась русская пословица: дело не волк,
в лес не убежит… Да, друг, вот ты
в чины полез, со временем,
может, исправником у нас
будешь…
— А я, ваше благородие, с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался я
в лесах дремучих со зверьми дикиими,
в пустынях жил со львы лютыими; слеп
был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не
могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
Быть может, там,
в родных
лесах, он
был исправником, а
может быть, даже министром.
Оба отправлялись
в ставрогинский парк
в Скворешниках, где года полтора назад,
в уединенном месте, на самом краю парка, там, где уже начинался сосновый
лес,
была зарыта им доверенная ему типография. Место
было дикое и пустынное, совсем незаметное, от скворешниковского дома довольно отдаленное. От дома Филиппова приходилось идти версты три с половиной,
может и четыре.
Теперь же
был как
в лесу: он всеми инстинктами своими предчувствовал, что
в словах Петра Степановича заключалось нечто совершенно несообразное, вне всяких форм и условий, — «хотя ведь черт знает что
может случиться
в этом „“новом поколении” и черт знает как это у них там совершается!» — раздумывал он, теряясь
в соображениях.
— Нельзя, Борис Федорыч, пора мне к своим! Боюсь, чтоб они с кем не повздорили. Кабы царь
был в Слободе, мы прямо б к нему с повинною пришли, и пусть бы случилось, что богу угодно; а с здешними душегубцами не убережешься. Хоть мы и
в сторонке, под самым
лесом остановились, а все же
может какой-нибудь объезд наехать!
Надо мною звенит хвойный
лес, отряхая с зеленых лап капли росы;
в тени, под деревьями, на узорных листьях папоротника сверкает серебряной парчой иней утреннего заморозка. Порыжевшая трава примята дождями, склоненные к земле стебли неподвижны, но когда на них падает светлый луч — заметен легкий трепет
в травах,
быть может, последнее усилие жизни.
Первым его движением
было броситься к своей повозке, сесть
в нее и закрыться, но чуть только он уместился здесь,
лес заскрипел, и кибитку затрясло, как лубочную люльку. Ясно
было, что это приют ненадежный: кибитка
могла очень легко опрокинуться и придавить его.
Воронцов не
мог отрицать, но разочаровал жену
в том, что
был не сам Хаджи-Мурат, а только лазутчик, объявивший, что Хаджи-Мурат завтра выедет к нему
в то место, где назначена рубка
леса.
Не
будь этих людей, готовых по воле начальства истязать и убивать всякого, кого велят, не
могло бы никогда прийти
в голову помещику отнять у мужиков
лес, ими выращенный, и чиновникам считать законным получение своих жалований, собираемых с голодного народа за то, что они угнетают его, не говоря уже о том, чтобы казнить, или запирать, или изгонять людей за то, что они опровергают ложь и проповедуют истину.
Стоило некоторым людям, участникам и неучастникам этого дела, свободным от внушения, еще тогда, когда только готовились к этому делу, смело высказывать свое негодование перед совершившимися
в других местах истязаниями и отвращение и презрение к людям, участвовавшим
в них, стоило
в настоящем тульском деле некоторым лицам выразить нежелание участвовать
в нем, стоило проезжавшей барыне и другим лицам тут же на станции высказать тем, которые ехали
в этом поезде, свое негодование перед совершаемым ими делом, стоило одному из полковых командиров, от которых требовались части войск для усмирения, высказать свое мнение, что военные не
могут быть палачами, и благодаря этим и некоторым другим, кажущимся неважными частным воздействиям на людей, находящихся под внушением, дело приняло совсем другой оборот, и войска, приехав на место, не совершили истязаний, а только срубили
лес и отдали его помещику.
Точно так же, т. е. убийством или истязанием, должно
было привести
в исполнение решение высшей власти, состоящее
в том, чтобы молодой малый, помещик, имеющий 100 тысяч годового дохода,
мог получить еще 3000 рублей за
лес, мошеннически отнятый им у целого общества голодных и холодных крестьян, и
мог промотать эти деньги
в две-три недели
в трактирах Москвы, Петербурга или Парижа.